К 81 годовщине создания СМЕРШ публикуем статью ветерана военно-морской контрразведки Соцкова Николая Николаевича о ветеранах этой прославленной службы. наших предшественниках.

Вспоминают ветераны легендарного «СМЕРШа»
(из неопубликованного 3-го издания книги «Честь и верность»)

Мне посчастливилось общаться с ними лично в бытность мою начальником Управления военной контрразведки ФСБ Тихоокеанского флота (1998-2003). В живых никого из них уже не осталось, но воспоминания их необычайно ценны, ибо отражают обстановку и дух того времени и практически являются документальными. Информация, полученная в процессе личного общения, была включена в книгу «Честь и верность» первого и второго изданий. В данной же главе воспоминания сослуживцев-«смершевцев» даются с незначительными сокращениями, не влияющими на канву общего повествования.

Знак СМЕРШ

Хочу, однако, обратить внимание читателя на одно очень важное обстоятельство: почти все мои герои до призыва на службу «учительствовали», имели педагогическое или средне-техническое образование. Это свидетельствует о том, что в «СМЕРШ» подбирали людей не случайных, а весьма для того времени, да и по нашим меркам, образованных. Я уже не говорю о морально-политических качествах и физической подготовке. Поэтому когда вам навязывают образ тупого и ограниченного особиста, задумайтесь, так ли оно было на самом деле?!

Через неё шли все секреты

(Из воспоминаний А.И. Дворницыной)

25 октября 1941 г. стало первым рабочим днем Агнии на новом месте в должности машинистки 3-го отделения Тылового укрепсектора Главной морской базы Тихоокеанского флота. Отделение находилось в Артеме.

Начальником только что сформированного отделения был капитан Николай Петрович Никитин, который в свои 30 лет казался девушке очень взрослым, повидавшим жизнь человеком. Первоначально Агния работала вместе с Никитиным в небольшой комнатушке, в которой Николай Петрович преподал ей уроки ведения секретного делопроизводства.

Агния Ильинична запомнила Никитина как очень вежливого, доброжелательного и воспитанного человека. Он никогда не позволял себе грубого слова, не повышал голоса и был предельно тактичен в отношениях с подчиненными.

Каждый день в обеденный перерыв Агния вместе с Никитиным ходила обедать в столовую. Частенько Никитин ласково называл ее Нюрой – уж очень редкое было у Агнии имя. Преемник Никитина, полковой комиссар Букин, переведенный из Особого отдела бригады торпедных катеров в Улиссе, оказался совсем другим. Его речь была обильно сдобрена крепкими выражениями, которые не пристало слушать молодой девушке.

Не отставал от начальника и его заместитель, батальонный комиссар Завольский, служивший до этого начальником Особого отдела Шкотовского сектора береговой обороны, а в 1942 г. назначенный на должность начальника 8-го отделения Особого отдела НКВД по ТОФ.

В распоряжении Агнии был старенький «Ундервуд», на котором она печатала агентурные донесения, спецсообщения, докладные записки, приказы и распоряжения. Шла массовая отправка моряков на фронт, и ей приходилось непрерывно и в большом количестве оформлять справки-допуска, учетные дела и дела-формуляры.

Сейфа в отделении не было. Все дела хранились в простых деревянных шкафах. Прошитые и запечатанные пакеты Агния заворачивала в старую газету и несла на почту. Только спустя некоторое время появился фельдъегерь, тоже женщина, которая забирала секретную почту. Начальство из Владивостока приезжало редко. Гораздо чаще по делам службы уезжал в Особый отдел ТОФ начальник или его заместитель.

Оперативные работники практически постоянно находились в частях укрепсектора – танковых и стрелковых ротах, батальонах. Аппарат отдела состоял из четырех человек, включая начальника. Оперативные работники приезжали в отдел только для доклада или на совещание.

О чем шла речь за закрытой дверью кабинета начальника, Агния не знала, да и никогда не интересовалась. Еще в первые дни Никитин объяснил ей главный принцип работы – «делай только то, что тебе положено». Использованную копирку, испорченные или отработанные документы Агния выбрасывала в корзину для бумаг, а что с ними делали дальше – не знала. Это уже ее не касалось. Хотя и в то время всякое бывало.

Один оперуполномоченный, к примеру, возвращаясь на объект, потерял пакет с секретными документами при посадке на попутную машину. Отсидел на гауптвахте.

Большинство оперуполномоченных были чуть старше Агнии по возрасту. Тогда даже в официальных документах не было принято писать инициалы. Друг друга называли по фамилии или по имени, а в служебной обстановке – по званию или должности.

Хотя безжалостное время многое стерло из памяти, но Агния Ильинична до сих пор помнит оперуполномоченных Алексея Мудрякова, лейтенанта Ивана Болдырева, Ивана Казанцева, Николая Клименко, Николая Щученко. Кое-кто из них уже к началу войны успел обзавестись семьей. Это были молодые, жизнерадостные люди, многие из которых рвались на фронт. Кто-то добился отправки на Запад и сложил голову в боях.

11 января 1942 г. отделение было переименовано в Особый отдел Артемовского сектора береговой обороны ТОФ. Распорядок работы отдела выполнялся неукоснительно. Агния жила на квартире в 20 минутах ходьбы от места службы. Работа начиналась в 9 часов утра. С 13 до 14 часов был перерыв на обед, а с 17 до 20 часов – на ужин. И с 20 часов труд продолжался до часу ночи. Причем на рабочем месте было не принято пить чай или приносить с собой съестное. В отделе не водился даже чайник. И на праздники дело ограничивалось только официальными поздравлениями, после чего все вновь возвращались на службу.

Так шли день за днем без выходных и отпусков. Распорядок работы не предусматривал субботы и воскресенья. На развлечения и общение вне службы времени также не оставалось. За всю войну Агния только два раза побывала на концертах приезжих артистов, выступавших в 7-й авиадивизии, располагавшейся в районе поселка Угловое, и в клубе Артема. Каждый день по пути на службу и обратно девушка проходила мимо кинотеатра, в котором так и не посмотрела ни одного фильма. Подруг у нее тоже не было. Иногда она перебрасывалась парой слов с молодой служащей тыла штаба сектора, но в обычных для ее возраста девичьих посиделках Дворницыной принять участие так и не довелось.

В комсомол Агния вступила еще в 1939 г. и числилась членом комсомольской организации тыловой службы штаба. Однако и в комсомольских собраниях ей нечасто приходилось участвовать. Начальник отдела не отпускал ее на собрания из-за большого объема работы. Иногда Агния заступала на дежурство по отделу. Решеток на окнах не имелось, только шторы затемнения. На дверях круглосуточно стоял караульный. За все время войны в отделе не было ни одного случая отключения света, воды или отопления.

С 1 августа 1943 г. отдел был вновь переименован – в отдел контрразведки «СМЕРШ» Артемовского сектора береговой обороны ТОФ. В это время она встретила свою судьбу и вышла замуж за оперуполномоченного отдела, старшего лейтенанта Алексея Еремеевича Загрибина. Служба продолжалась в том же напряженном военном ритме. Документы, пакеты, почта. В начале войны с продуктами дело обстояло неплохо, но затем ввели карточки.

Старший брат Агнии служил в действующей армии, младшие брат и сестра жили с отцом и матерью в Надеждинском. Отец Агнии, Илья Семенович, был железнодорожником, и в 1943 г. его отправили в длительную командировку на Запад для восстановления железных дорог на освобожденных от немцев территориях. Агния стала практически единственной кормилицей для своей семьи.

Примерно раз в месяц можно было отпроситься у начальника на сутки, чтобы навестить семью. Агния садилась в субботу на вечерний поезд и уже вечером в воскресенье возвращалась. От станции до квартиры приходилось идти несколько километров пешком.

8 марта 1944 г., в Международный женский день, Агнии впервые объявили благодарность за добросовестное исполнение служебных обязанностей. Сегодня Агния Ильинична подробности уже запамятовала. Но очень хорошо помнит, что самым главным для нее в то время была работа. Позднее ее разок поощрили ордером на отрез, и она сшила себе платье. Как-то не принято было тогда раздавать благодарности и поощрения.

20 апреля 1944 г. Агнию перевели на должность делопроизводителя-машинистки в отдел контрразведки «СМЕРШ» 13-й бригады морской пехоты, а 26 мая того же года ей присвоили воинское звание «младший лейтенант административной службы». Она стала ходить в форме. Паек, включавший в себя муку, крупы, хлеб, американскую тушенку, сахар, стал хорошим подспорьем для семьи.

Война с Германией подходила к концу. Работа в отделе шла своим чередом, но уже к весне 1945 г. люди почувствовали облегчение и даже немного расслабились. Поэтому подготовка к военным действиям против Японии оказалась неожиданной. В конце июня 1945 г. 13-ю бригаду морской пехоты развернули в районе бухты Горностай, где был разбит палаточный городок. Агния вместе со своим мужем и его сослуживцами провела в общей палатке около месяца. Тогда всех объединяла служба и военная форма и особых различий между мужчинами и женщинами не было.

В это время Агния уже ждала ребенка, и 10 июля 1945 г. ее перевели на должность машинистки отделения «Б» отдела контрразведки «СМЕРШ» по Тихоокеанскому флоту. Началась война с Японией, и 13-я бригада морской пехоты, а вместе с ней и муж Агнии, с боями прошла по Маньчжурии до Порт-Артура. После окончания войны Агния с ребенком отправилась к мужу, который уже проходил службу начальником оперативного отделения Отдела контрразведки «СМЕРШ» НКВМФ по Порт-Артурской ВМБ, которым командовал подполковник Карпов.

Агнии запомнились веселые и дружелюбные китайские торговцы, которые охотно давали свои товары в кредит и целый день сновали по улицам с криками «купи-купи!» Всех русских в форме китайцы называли «капитана» и старались сделать их своими постоянными клиентами, обещая скидки и разнообразные услуги. Время в Китае пролетело быстро.

В 1946 г. Агнию уволили в запас, и вскоре у нее уже было двое сыновей. Но в 1951 г. семью постигло несчастье – умер младший ребенок. А в 1954 г. Агния рассталась с мужем, который уехал к себе на родину и уже больше никогда не давал о себе знать. В 2000-м г. в возрасте 55 лет скончался сын-первенец. С 1955 г., уже 47 лет, Агния Ильинична продолжала работать в библиотеке Тихоокеанского военно-морского института, поддерживая свое хозяйство в таком же образцовом порядке, какому ее научил Никитин.

16 января 2002 г. ей исполнилось 80 лет. Ее дочь, Людмила Алексеевна Загрибина, работает в библиотеке Дальрыбвтуза. У Агнии Ильиничны внук и внучка. В память о военных годах осталась только одна любительская фотография в форме, сделанная соседским мальчиком в далеком 44-м г.

Лучшие годы своей жизни А.И. Загрибина отдала военной контрразведке. Она не ловила вражеских агентов, не участвовала в розыске дезертиров, не занималась оперативной работой – только печатала документы, не вдаваясь в их содержание, так как это не входило в обязанности секретаря-машинистки. Но через ее руки прошли все секреты подразделений, в которых она служила.

Однако и сейчас, спустя полвека, Агния Ильинична более чем скупо отвечает на вопросы о содержании своей прошлой работы. За свой труд в годы войны Агния Ильинична награждена медалью «За Победу над Японией». Есть у нее и две юбилейные медали – по случаю сорокалетия и пятидесятилетия Победы в Великой Отечественной войне, а также медаль «Ветеран труда».

Она не любит говорить о своих заслугах. Но в рассказах славной женщины сквозит гордость за то, что она выполнила свой долг перед Родиной до конца. Приказом Верховного Главнокомандующего Вооруженных сил Российской Федерации No 2 от 27 апреля 2000 г. А.И. Дворницыной присвоено воинское звание «лейтенант». 22 апреля 2002 г. начальник Управления ФСБ по Тихоокеанскому флоту контр-адмирал Н.Н. Соцков вручил Агнии Ильиничне орден Великой Отечественной войны 2-й степени.

В душе остаюсь чекистом

(Из воспоминаний Сергея Ивановича Девятисильного)

Сергей Иванович  родился 7 октября 1917 г. в селе Орелька Лозовского района Харьковской области. В 1937 г. закончил среднюю школу и поступил в Автодорожный институт им. В.В. Куйбышева в Ленинграде. Потом обучение в межкраевой школе ГУГБ НКВД СССР. С 1939 по май 1941 – оперуполномоченный Особого отдела НКВД 55-й авиабригады и 2-й авиадивизии. Участвовал в советско-финской войне. С мая 1941 по сентябрь 1942 – старший оперуполномоченный на Ленинградском фронте. С сентября 1942 по январь 1943  начальник Особого отдела НКВД 14-й воздушно-десантной бригады Московского военного округа. С января по май 1943-го – старший оперуполномоченный на Северо-Кавказском фронте. С мая 1943 по март 1946 – старший оперуполномоченный отдела контрразведки «СМЕРШ» дивизии Группы советских оккупационных войск в Германии. С марта 1946 по май 1947 – старший оперуполномоченный в Киевском военном округе. В мае 1947 г. началась служба на Дальнем Востоке в военной контрразведке Тихоокеанского флота. Награждён орденами Великой Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, медалями «За оборону Ленинграда», «За оборону Кавказа», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», «За боевые заслуги».

Из воспоминаний: «В 1937 г. я уже учился в Автомобильно- дорожном институте им. Куйбышева в Ленинграде. В один из декабрьских дней нас, студентов двух факультетов, собрали в лекционном зале и предложили написать автобиографию, ответив на вопросы, уже обозначенные заранее на доске, что мы и сделали. Вскоре после ряда собеседований со мной в Управлении НКВД по Ленинградской области мне объявили, что я, по решению ЦК ВЛКСМ, направляюсь на учебу в Ленинградскую школу НКВД.

После окончания школы я сказал на комиссии, что хочу только в армию, и получил назначение в Особый отдел НКВД 55-й авиационной бригады, базировавшейся на аэродроме в городе Старая Русса, на должность старшего оперуполномоченного 44-го Отдельного бомбардировочного полка, в которой проработал более трех лет.

Начальником Особого отдела бригады был Павел Васильевич  Ефищенко – опытный чекист, хорошо образованный человек и незаурядная личность. На второй день моего приезда П.В. Ефищенко вызвал меня к себе в кабинет, где обстоятельно объяснил мне, как я должен строить свою работу и отношения с личным составом полка. «Запомните, – сказал он, – что наш Особый отдел и все мы являемся неотъемлемой частью боевого организма авиационной бригады. Вы должны хорошо знать весь личный состав полка, постоянно общаться с людьми, знать состояние боевой подготовки и всех служб полка, ориентироваться в тактико-технических данных самолетов и вооружения. Любая полученная вами информация должна тщательно перепроверяться. Я все хорошо запомнил, и это всегда помогало мне в оперативной работе.

Весь день, с 10 утра, оперработники находились в частях. С 17 до 18 был перерыв, а вечером мы занимались агентурно-оперативной работой, написанием справок, донесений и прочих документов. Оперработники работали до часу, а начальник и заместитель – до трех часов ночи. Заместитель начальника отдела Гусев, в отличие от Ефищенко, был совершенно другим человеком, сильно напоминавшим булгаковского Шарикова.

Вспоминается такой случай. В бригаду прилетел самолет из Москвы, на котором привезли ветошь для протирки механизмов. Ветошь была очень плохого качества и оказалась непригодной для использования. Механик полка, техник-лейтенант Подколзин, очень экспансивный человек, в сердцах воскликнул: «Пусть такой ветошью в Кремле подтираются!» Естественно, информация сразу же дошла до Гусева, который в это время замещал находившегося в командировке Ефищенко. Гусев приказал мне оформить арест Подколзина за антисоветские высказывания, но я отказался. Тогда Гусев стал грозить мне арестом за отказ от борьбы с контрреволюцией. Меня фактически спас вернувшийся в отдел Ефищенко, который поддержал меня. А тут еще пришла директива о прекращении арестов военнослужащих по малозначительным фактам, попадающих под статью 58-10.

Подколзина я встретил уже после войны, которую он закончил полковником, механиком авиадивизии. А в 70-е годы я встречался в  Москве с Ефищенко, который сказал, что мне тогда очень повезло, так как меня ждали увольнение и репрессии.

Могу сказать, что еще в школе НКВД вопрос о правомерности репрессий волновал не только меня одного. Хорошо помню, как один из слушателей на занятиях по агентурной работе спросил преподавателя Зубкова: «Зачем эти репрессии?» На практике в Ленинградском управлении НКВД я также столкнулся с делами, которые явно были сфальсифицированными.

22 июня 1941 г. началась Великая Отечественная война. 44-й авиационный полк и вся 55-я авиабригада уже в первые дни войны участвовали в боевых действиях, нанося бомбовые удары по немецким войскам, наступающим на Псковском направлении и на границе с Финляндией. В октябре 1941 г. полк перебросили в блокадный Ленинград, сначала на аэродром Левашово, затем на Кавгольские озера и позднее – на аэродром, оборудованный непосредственно на территории одного из ленинградских парков. Весной 1942 г. Ленинград подвергался не только ожесточенным обстрелам, но и бомбардировкам с воздуха.

Ночные бомбардировки фашистов показали, что в городе действует немецкая агентура, которая с появлением вражеских бомбардировщиков осуществляла подсвечивание важных военных и промышленных объектов. Органы НКВД, в том числе и особые отделы контрразведки частей, длительное время не могли выйти на эту агентуру, хотя постоянно создавались оперативные группы, действовавшие по ночам в целях задержания лиц, осуществляющих подсвечивание. Выброски агентуры носили массовый характер, и я постоянно работал в составе опергрупп.

И вот однажды, возвращаясь с ночного рейда и проходя по поселку, около калитки одного из домов я заметил цветную обертку от шоколадной плитки с надписью на немецком языке. У меня сразу же возникло подозрение, что этот дом мог посетить человек по заданию немецкой разведки. Это сейчас иностранная упаковка является обычным делом, а в то время такой вроде бы малозначительный факт сразу же наводил на размышления. В этот же день я выяснил, что в доме, около которого была поднята обертка, проживает инвалид Первой мировой войны, безногий офицер царской армии, побывавший в плену у немцев. Мои подозрения усилились, и я доложил о них Управлению контрразведки Ленинградского фронта, которому подчинялся. За домом было установлено круглосуточное наблюдение, все лица, посещавшие его, тщательно перепроверялись. Здесь я пошел на нарушение и использовал для наблюдения двух военнослужащих из полка, которым доверял. Наблюдение мы вели девять дней. И вот около дома появился человек, который вел себя несколько необычно. Я решил задержать его. Задержанный оказался связным немецкой разведки. Так была раскрыта рассчитанная на глубокое оседание резидентура немецких агентов, завербованных из числа бывших военнопленных русской армии.

2 сентября 1942 г. я покинул блокадный Ленинград и попал в Москву на должность заместителя начальника Особого отдела 14-й воздушно-десантной бригады, которая располагалась в парке Горького. Все военнослужащие бригады перед отправкой на фронт должны были прыгать с парашютом, сначала с вышки, а потом с самолета. Прыгал с парашютом и я. Штаб бригады и Особый отдел находились в одном здании. Начальником отдела был майор Гнездилов. Перед отправкой на фронт в воздушно-десантных частях всегда обнаруживались дезертиры, которые пытались уклониться от выброски. В нашей бригаде также дезертировало 8 человек, которых в результате розыскных мероприятий мы задержали на вокзалах Москвы.

Во время службы в отделе бригады мне пришлось столкнуться с человеческой подлостью. Ко мне в кабинет стала заходить врач бригады Уманская, молодая женщина, которая беседовала со мной на различные темы. Но, оказывается, к ней был неравнодушен начальник отдела Гнездилов, который по возвращении из командировки узнал о том, что предмет его воздыханий почти каждый вечер заходит в мой кабинет. На этой почве Гнездилов за моей спиной фактически оклеветал меня, сделав записи в моем личном деле о том, что я якобы отказываюсь от назначений. Последствий это каких-то особых не имело, тем более что бригада была расформирована на батальоны, а вместе с ней был расформирован и Особый отдел.

В январе 1943 г. я уже был старшим оперуполномоченным 3-го авиационного истребительного корпуса, который вел боевые действия на Кубани и в Крыму. Особые отделы частей, действующих в Крыму, осуществляли большую оперативно- розыскную работу по розыску немецких пособников, а их было немало. Немцы также активно забрасывали агентуру в прифронтовую полосу для ведения разведки, и я постоянно в составе опергрупп занимался розыском вражеских агентов. Во время оккупации Крыма немцами был сформирован 21-й батальон из крымских татар, которые вели активную вооруженную борьбу против наших партизан, участвуя также в расправах над гражданским населением Крыма, в первую очередь над членами семей моряков Черноморского флота.

Из оперативных работников особых отделов частей были созданы опергруппы, действовавшие в Симферополе и его окрестностях под руководством Особого отдела 21-й пехотной армии. Группа обычно состояла из четырех человек и работала в течение 8–10 дней. В одну из них был направлен и я.

В числе разыскиваемых значился некто под кличкой «Агроном», пользовавшийся у немцев исключительным доверием и якобы участвовавший в захоронении на территории Крыма каких-то значительных ценностей при отступлении немцев из Симферополя. Наша оперативная группа задержала нескольких немецких пособников, но выйти на «Агронома» ни мы, ни другие не смогли. Прошло десять дней. К этому времени наши войска освободили Севастополь, и нас должны были откомандировать по своим частям. В последний день работы в Симферополе, идя по городу, я решил зайти в областной совет, поинтересоваться общей обстановкой в Крыму. Меня принял председатель облсовета. Во время беседы в кабинет заходит какой-то человек и, обращаясь к председателю, говорит: «Сегодня утром агроном вернулся». Председатель отвечает: «Вот и хорошо, будет нам с кем решать сельскохозяйственные проблемы». Я тут же вспомнил ориентировку и принял решение о задержании агронома, не докладывая в Особый отдел армии, опасаясь, что если это действительно он, то, посетив семью, быстро скроется. Вместе с председателем облсовета мы отправились к агроному домой. Когда мы пришли, то по побледневшему лицу агронома сразу стало понятно, что он понял, кто и зачем к нему пришел. Я разрешил ему дообедать вместе с семьей и попрощаться. Не очень приятная картина, но человек этот был преступником и предателем. Мы доставили его в Особый отдел 21-й армии. Задержанный действительно оказался разыскиваемым немецким пособником по кличке «Агроном».

В 1944 г. в Витебске произошел любопытный случай. Когда я шел по улице города, ко мне подбежал мальчишка лет двенадцати и спросил: «Дяденька, вам наган не нужен?» Я удивился: «А что, у тебя есть?» И тут мальчишка заявил: «Наган мне дали немцы и сказали, что я должен убить офицера. Но я, как и другие пацаны, никого не хочу убивать». Оказывается, немцы создали в Витебске школу для подростков 12–14 лет, где их готовили для совершения террористических и диверсионных актов, обучали обращению с оружием и взрывчаткой. Некоторым давалось задание подкладывать взрывные устройства, замаскированные под куски угля в тендеры паровозов. Большинство обучавшихся в школе уклонилось от выполнения задания немцев. На основании полученной от мальчишки информации была направлена ориентировка по всем отделам контрразведки фронта. Позднее я встретил еще одного из этой подрывной школы, прибывшего в нашу часть с молодым пополнением.

В марте 1945 г. я был направлен для работы в аппарате Особого отдела фронта, но, пробыв там десять дней, попросил отправить меня в Особый отдел любого рода войск, действовавших на фронте: меня не устраивала аппаратная служба. Просьба была удовлетворена, и я оказался в Особом отделе 260-й стрелковой дивизии, где работал до дня Победы.

На территории Германии особыми отделами частей и соединений велась активная оперативная работа. Я неплохо владел еще со школы немецким языком и постоянно совершенствовал свои навыки в общении с хозяевами квартиры, в которой жил. То была немецкая чета средних лет. Глава семьи оказался инженером. Мы часто вместе обедали и ужинали. Я приносил продукты, из которых хозяйка готовила нам разнообразные блюда. Общение с ними помогло мне понять немецкий характер, узнать многие тонкости и национально-психологические особенности, что явилось бесценным подспорьем в оперативной работе в Германии.

Так, к примеру, по указанию из Москвы отдел контрразведки 260-й стрелковой дивизии, где я временно исполнял обязанности начальника отдела, сумел организовать захват одного из руководителей проекта ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, проживавшего в американской зоне, и доставить в нашу зону с последующей отправкой его в Москву. Вот как это произошло.

У меня на связи был немец, который после окончания войны работал в немецкой полиции. Сам бывший летчик, он оказывал нам значительную помощь в розыске и поимке сотрудников немецких спецслужб и эсэсовских военных преступников. С его помощью мы установили местожительство инженера-ракетчика. Он проживал в американской зоне оккупации, в городке Гота. Вместе с нашим агентом мы легко прошли в зону американцев, встретились с инженером и убедили его вместе с семьей отправиться в Советский Союз. Сборы были недолги, и уже через несколько дней инженер был в Москве. Это только один из многочисленных эпизодов деятельности военной контрразведки в послевоенной Германии.

Видел я и те зверства, которые творили СС в последние дни войны. Сейчас некоторые докатились до того, что полностью отрицают сам факт совершения гитлеровцами преступлений против человечества. В ходе нашего наступления нам была поставлена задача освободить женский концлагерь, в котором содержались участники партизанского движения во Франции, Голландии и в других европейских странах. Находились там и советские женщины. Среди иностранных подданных было много жен влиятельных европейских политиков и военных, что особенно интересовало СМЕРШ. После освобождения лагеря многих женщин отправили в Москву. Как я сейчас понимаю, у нашего руководства имелись в отношении них далеко идущие планы для организации агентурной работы в послевоенной Европе.

Наша опергруппа на бронетранспортерах шла впереди наступавших частей. К сожалению, мы опоздали примерно на 30–40 минут. В панике бежавшая охрана лагеря намеревалась, видимо, эвакуировать заключенных женщин, но, видя, что уже не успеет этого сделать, решила их ликвидировать. До нашего приезда в лагерь эсэсовцы успели расстрелять прямо на дороге недалеко от концлагеря несколько десятков женщин. Я никогда не забуду этих расстрелянных почти в упор женщин и еще дымящуюся кровь в дорожной пыли. До сих пор слова «человек» и «эсэсовец» для меня являются несовместимыми понятиями.

Окидывая взглядом прошлое, могу сказать, что глубоко убежден в том, что особые отделы частей и соединений сыграли исключительную роль в деле победы наших вооруженных сил в Великой Отечественной войне.

Прошло уже много лет, как я уволился из органов военной контрразведки. Несколько десятилетий проработал в Дальневосточном морском пароходстве и повидал практически весь мир. Бывал в Канаде, США, Австралии, Японии. Встречался с самыми разными людьми, в том числе и с видными учеными, специалистами, представителями русской эмиграции. Во время своих загранплаваний постоянно помогал органам государственной безопасности в их деятельности, обеспечивал проведение некоторых операций.

В декабре 2000 г. умерла моя жена Клавдия Алексеевна, с которой я прожил 58 лет, и сейчас живу один. Сын уже взрослый и проживает отдельно. Он доктор наук и работает в Дальневосточном отделении Академии наук. Годы понемногу берут свое.

Я никогда не курил, да и спиртным никогда сильно не увлекался. Еще в молодости занимался спортивной гимнастикой. Во время обучения в школе НКВД выступал на соревнованиях за Ленинградский военный округ. И по сей день занимаюсь гимнастикой и каждую неделю играю в большой теннис на корте. Жизнь идет своим чередом. Но и сейчас, когда мне исполнилось уже 85 лет, я не мыслю себя без военной контрразведки». (На 90 лет я подарил ему теннисную ракетку-прим. автора). Сергей Иванович ушел из жизни в 99 лет,

15 апреля 2016 года, прах его покоится на Морском кладбище Владивостока.

Полный текст статьи вы можете скачать в формате PDF: К 81 годовщине СМЕРШа